Неточные совпадения
— Вообще — это бесполезное занятие в чужом огороде капусту садить. В Орле жил под надзором
полиции один
политический человек, уже солидного возраста и большой умственной доброты. Только — доброта не средство против скуки. Город — скучный, пыльный, ничего орлиного не содержит, а свинства — сколько угодно! И вот он, добряк, решил заняться украшением окружающих людей. Между прочим, жена моя — вторая — немножко пострадала от него — из гимназии вытурили…
Чтоб знать, что такое русская тюрьма, русский суд и
полиция, для этого надобно быть мужиком, дворовым, мастеровым или мещанином.
Политических арестантов, которые большею частию принадлежат к дворянству, содержат строго, наказывают свирепо, но их судьба не идет ни в какое сравнение с судьбою бедных бородачей. С этими
полиция не церемонится. К кому мужик или мастеровой пойдет потом жаловаться, где найдет суд?
Тогда содержательницы притонов считались самыми благонамеренными в
политическом отношении и пользовались особым попустительством
полиции, щедро ими оплачиваемой, а охранное отделение не считало их «опасными для государственного строя» и даже покровительствовало им вплоть до того, что содержатели притонов и «мельниц» попадали в охрану при царских проездах.
«1846 года января дня, в присутствии ялуторовского полицейского управления, мы, нижеподписавшиеся, проживающие в городе Ялуторовске, находящиеся под надзором
полиции государственные и
политические преступники, выслушав предписание господина состоящего в должности тобольского гражданского губернатора, от 8 числа настоящего месяца, за № 18, дали эту подписку в том, что обязываемся не иметь у себя дагерротипов и что в настоящее время таковых у себя не имеем.
— А сейчас, слышь, на кладбище драка была!.. Хоронили, значит, одного
политического человека, — из этаких, которые против начальства… там у них с начальством спорные дела. Хоронили его тоже этакие, дружки его, стало быть. И давай там кричать — долой начальство, оно, дескать, народ разоряет…
Полиция бить их! Говорят, которых порубили насмерть. Ну, и
полиции тоже попало… — Он замолчал и, сокрушенно покачивая головой, странным голосом выговорил: — Мертвых беспокоят, покойников будят!
— Конечно-с, но ведь это гражданский случай, а тут донос
политический. Агентом тайной
полиции не бывал-с.
«Une triste histoire. Souvenirs d’un voyage dans les steppes du Nord», par Onésime Chenapan, ancien agent provocateur, ayant servi sous les ordres de monseigneur Maupas, préfet de police. 1853. Paris. Librairie nouvelle. I vol. («Грустная история. Воспоминания о путешествии в северные степи». Соч. Онисим Шенапан, бывший
политический сыщик, служивший под начальством монсеньёра Мопа, префекта
полиции.)
Тем не менее мы не сразу пришли в уныние, а тоже попробовали: и в земские собрания ездили, стараясь, по возможности, сообщить полемико-политический оттенок вопросу о содержании лошадей для чинов земской
полиции, и в качестве мировых судей действовали, стараясь извлечь из кражи мотка ниток на фабрике какой-нибудь
политический принцип. Все мы испробовали, но нигде не обрели"политики", а взамен того везде наткнулись на слово: тоска! тоска! и тоска!
— Этот паук, скорпион […этот паук, скорпион… — имеется в виду издатель реакционной газеты «Северная пчела» Ф.В.Булгарин, преследовавший Пушкина в газетных статьях и писавший на него доносы в тайную
полицию.], жаливший всю жизнь его, жив еще, когда он умер, и между нами нет ни одного честного Занда [Занд Карл — немецкий студент, убивший в 1819 году реакционного писателя и
политического деятеля А.Коцебу, за что был казнен 20 мая 1820 года.], который бы пошел и придавил эту гадину.
Граф был весьма польщен таким вниманием, таким теплым участием на далекой чужбине. Появление его вечером в губернаторской зале произвело решительный эффект. Все уже заранее знали о польском графе, привезенном «в наше захолустье» под надзор
полиции. Ее превосходительство рассказала нескольким своим приближенным с таким участием о «еще одном новом
политическом страдальце», и это придало еще больший интерес новоприбывшему графу. Все с нетерпением ожидали его появления.
Тогда
политическое правосудие отправлялось в виде суда исправительной
полиции, без присяжных, и было, разумеется, крайне произвольным. Но все-таки возможны были такие послабления: государственному преступнику, приговоренному к тюрьме, позволить отсиживаться в санатории без всякого специального надзора. Оттуда он мог преспокойно убежать, когда ему угодно.
Вторую половину 60-х годов я провел всего больше в Париже, и там в Латинском квартале я и ознакомился с тогдашней очень немногочисленной русской эмиграцией. Она сводилась к кучке молодежи, не больше дюжины, — все «беженцы», имевшие счеты с
полицией. Был тут и офицер, побывавший в польских повстанцах, и просто беглые студенты за разные истории; были, кажется, два-три индивида, скрывшиеся из-за дел совсем не
политических.
Здесь он по распоряжению местной
полиции во избежание всякого
политического скандала подвергнут строгому одиночному заключению и навсегда погиб для немецкой нации и всего просвещенного человечества.